Пожалуй трудней всего передать те оттенки, те нюансы ощущений, те эмоции которые возникают у человека впервые входящего в мир Аргентинского танго. Можно научить человека танцевать, можно до блеска отточить его технику, но это еще не будет Аргентинским танго.

Танго дает возможность женщине почувствовать, откликнуться на тонкие движения души партнера, услышать его внутреннюю музыку, ведь в этом танце полностью ведет только партнер. Ну а для мужчин всегда приятно доставлять удовольствие и одновременно властвовать над женщиной.

 МОЁ ТАНГО

Танго. Что именно этот танец значит для меня? Для всех это танец любви и страданий страсти, ненависти и мук разочарования. Говорят, что хорошо его может танцевать только тот, кто познал горечь утрат и мед наслаждений.

Знакомо ли мне все это? Испытала ли я на себе все эти восторги, слезы и воспламеняющую страсть, которая, якобы, является неизменным атрибутом танго? Думаю, что в такой мере, о которой говорится во всех этих пылающих фразах, испытать что-либо вообще довольно сложно. 

Громкие слова часто остаются только словами. Однако, почему же на протяжении стольких десятилетий, как только начинает играть знакомая мелодия танго, и двое выходят танцевать, то ни у кого уже не возникает сомнения, что речь сейчас пойдет о любви. Все сразу понимают, что рядом с их собственной обыденностью сейчас развернется нечто, отличное от повседневности. Их будни расцветятся красками, доселе неведомыми, волны незнакомых эмоций, вдруг, разорвут круг привычного существования и приоткроют завесу над тем, что обычно скрыто от посторонних сердец, не знающих языка танго…

И все же. Я снова задаюсь этим, продолжающим волновать меня вопросом. Что есть танго для меня? 

Ответ не заставляет себя долго ждать. Я нахожу его растворенным в музыкальных фразах, вижу его мелькающим в переплетениях очос и ганчо. Он проскальзывает среди нот и движений. Я понимаю, со всей, может быть, обреченностью того, что именно я понимаю: мое танго — это танец одиночества. 

Нет, они не безразличны друг другу, их может связывать очень многое: общие взгляды, общие интересы, может быть даже общие дети. Много общего. Нет только главного. Доиграет музыка, стихнет последний звук шагов, и… Все то, что за секунду до этого дарило нам такие многообещающие мечты, рассыплется в серую пыль. Двое ненужных друг другу людей покинут танцевальное пространство. Все то, что говорилось о танго, окажется мифом, красивой легендой, созданной ценителями настоящих чувств, и обремененных подделками под истинную любовь. А над залом прошелестит ветерок тоски, подобный легкому вздоху.

И мне останется только, наслаждаясь музыкой и красотой, танцевать танго — парный танец одиночества, любви и страсти. 

УЛИЦА ДИАГОНАЛЕЙ

Этот рассказ нужно читать не спеша… 

Ночь. Жаркий, душный воздух… Когда я вспоминаю историю этих трех дней, то первое, что приходит ко мне на уровне ощущений, это ощущение ночной жары. Запахи бензина и раскаленного за день асфальта, которые перемешиваются в странной противоестественной гамме с ароматом каких-то неизвестных мне пурпурных цветов, тревожным, но слегка волнующим. Обычно в портовых городах на все запахи, как некий фон, накладывается свежее, чуть соленое дыхание моря, но в этом районе Барселоны присутствие моря практически не ощущалось, оно тихо волновалось лишь где-то за горизонтом, где-то в моем сознании, потому что я знал, что оно там. И я поднимался вверх по улице Диагоналей, в такт не слышимому биению морского прибоя.

Я поднимался вверх по широкой улице Барселоны, рассеяно оглядывая полутемные дома. Раскаленный за день, насытившийся теплом, город медленно остывал. Движение людей и машин вокруг становилось все менее заметным, как замедляется ток крови в жилах у засыпающего человека. Я люблю ночные города. Темнота скрывает грязь, покрывает флером таинственности, обыденные и привычные вещи. В темноте легко представить, что ты все еще молод, и что все еще впереди. Даже женщины в темноте приобретают совершенно иной, отличный от дневного вид. Сумрак скрывает морщины на их лицах, одевает вульгарность в ореол романтики.

И так, я поднимался по улице Диагоналей, без каких-либо особых планов и намерений. Я просто гулял, когда заметил ярко освещенный вход в танцевальный зал. Я до сих пор не понимаю, что заставило меня тогда зайти. Вход был совершенно нелеп, и англоязычное название резало мне глаза вульгарностью неоновой надписи. Уродливая скульптура Пресли, глядя пустыми глазами в темноту, скалилось неизвестно кому в судорожной усмешке. В последнее время я редко посещаю подобного рода заведения, по крайней мере за пределами Аргентины. Только там еще можно увидеть, хотя бы иногда, ту подлинную атмосферу танго, которой нет и никогда не было в Европе.

Европейцы считают, что освоив технику и двигаясь под музыку Аргентинского танго, они тем самым танцуют Аргентинское танго. Меня всегда удивляло подобное самомнение. Разница между человеком, технично исполняющим соответствующие фигуры и человеком танцующим, эта такая же разница, как между любовью и обычным сексом. Есть все, но нет чувства. В моем понимании Аргентинское танго это в первую очередь — дух. Можно танцевать танго имея несовершенную технику, но даже имея самую совершенную технику, нельзя танцевать Аргентинское танго не ощущая души танца. В Европе эта душа умерла, здесь все слишком унифицировано, слишком правильно, слишком прагматично. Европа становится единой, это неизбежно, но при этом все теряет свое своеобразие, те милые, маленькие отличия, которые и вызывают у нас чувства изумления, восхищения, чувства радости и наслаждения жизнью, из чего и рождается душа танца.

Я вошел в большой полутемный зал, с высоким потолком, в центре которого кружились пары, я не мог понять, зачем я сделал это? В последствии я решил, что тогда меня, наверное, вела рука судьбы. Но в тот момент я стоял и смотрел на танцующих, невольно сравнивая это довольно стандартное заведение с воспоминаниями своей юности. Божественная мелодия Аргентинского танго плыла и покачивалась над залом, но даже если зажмурить глаза, ощущения того, что ты находишься в Буэнос-Айресе, не возникало. В атмосфере не было тех запахов, с которыми в моем понимании ассоциировалась обычная аргентинская милонга времен моей молодости: крепкая смесь из запахов табачного дыма, людского пота, дешевых духов, ароматов кофе и пригоревшего жаркого из кухни. Здесь же ничего этого не было. Обработанная дезодорантом толпа пахла точно так же, как где-нибудь в офисе или универмаге. Внутренняя картина не складывалась, я никак не мог ощутить себя с мелодией единым целым.

Я протанцевал несколько танцев с какими-то женщинами, не оставившими в моей памяти ни своих лиц, ни своих тел, ни своего запаха. Я не чувствовал их. Я профессионал и хорошо танцую, мне кажется, они остались довольны, но если меня попросят когда-нибудь описать их лица, я просто не смогу этого сделать.

И так она сидела за столиком и пила кофе. Я подошел и подал ей руку. Ее плохой английский обладал каким-то странным, ранее не слышанным мной акцентом. Впоследствии я с удивлением узнал, что она была русская, откуда-то с Севера. В моем представлении она не была похожа на русскую, правда, за годы “железного занавеса” я вообще разучился представлять себе русских как-либо и, в общем-то, не знал, что бы я ожидал увидеть. Хотя, в сущности меня вообще не волновало, кто она. Я не мог бы с уверенностью сказать, была ли она красива, в сущности, это тоже было не важно. В моем возрасте подобные вещи перестают интересовать. Но в ней было нечто иное, некий животный магнетизм, который, по моим понятиям, мог быть присущ только обитательницам кварталов Буэнос-Айреса. Я сразу понял, что она МОЖЕТ танцевать. Я не помню, сколько раз мы протанцевали в ту ночь. Мелодии сливались и плавно переходили одна в другую. Мы двигались, прижавшись друг к другу ровно и слаженно, как будто ощущая все потаенные мысли партнера. Мои ноги перемещались с ее ногами, в некотором сложно аранжированном ритме, и когда наши тела прижимались друг к другу, я ощущал терпкий запах ее кожи и щекочущее прикосновение ее волос, касавшихся моего лица. Даже когда мелодия на мгновение прекращалась, мы стояли на танцевальной площадке, прижавшись друг к другу и боясь оторваться друг от друга хотя бы на мгновение, чтобы не утерять то неуловимое чувство, которое возникло в этот вечер между нами.

Когда музыка кончилась, мы расстались не прощаясь. Я не пошел провожать ее, и я не назначал ей свидания на завтра. Я точно знал, что завтра она будет здесь, и я буду здесь, и мы будем танцевать, а больше меня ничего не интересовало.

Наступал день, я поймал такси и вернулся в свой отель. К тому времени, когда я поднялся в номер, взошло солнце, и жара обрушилась на Барселону, как удар огромной кувалды. Я смешал абсент с водой и со льдом, задернул шторы, разделся и лег на постель. Потягивая горьковатое питье, я долго размышлял о перипетиях своей странной судьбы. Я вспоминал свои ощущения, вспоминая теплоту тела, прикосновения, запахи своих многочисленных партнерш. Вспоминал своих жен и подруг, и поражался тому, что каждая встреча заставляла по-новому биться мое сердце и находила новые, совершенно неисследованные мною грани в моей душе. И я радовался, что даже сейчас я еще способен на подобные переживания, и меня волнует эта странная русская, неизвестно откуда и почему появившаяся на этих убогих испанских танцульках.

Обычно я легко засыпаю после бессонной ночи, но этот день тянулся нудно и медленно, я поспал несколько часов, пообедал в ресторане отеля и, выйдя на веранду, попытался читать газету. Но через некоторое время я понял, что слова, которые я читаю, не складываются в уме в осмысленные фразы. Я понял, что я хочу ее видеть. Время тянулось, как вязкая, густая патока. Я смотрел на стрелки часов, и мне казалось, что они застыли и не двигаются. Мне казалось, что мне снова шестнадцать, и я считаю часы и минуты перед своим первым свиданием.

Мне показалось невыносимым сидеть в номере, и, не взирая на жару, я оделся и вышел на раскаленную улицу Барселоны. Распухшее в небе солнце источало потоки света на одуревший от жары город. Была сиеста, люди старались спрятаться в тень, и лишь немногие посетители баров, сидя под тентами, потягивали холодный лимонад. Я брел по улицам, по плавившемуся от жары асфальту, среди проносящихся машин, обдававших меня вонью бензина, паленой резины и перегретого металла. Я не помню, сколько времени я бродил по улицам. В конце концов, я поймал такси и вернулся в отель.

Я одевался перед зеркалом долго и тщательно, выбрал свой лучший костюм. Сегодня мне хотелось, чтоб мой внешний вид полностью соответствовал моим внутренним ощущениям. В итоге я даже слегка опоздал к началу, она уже танцевала. Толстенький волосатый итальянец нелепо суетился возле нее, пытаясь изобразить настоящего мачо.

Ночь пролетела, как мгновение, и вновь мы расстались, и снова был день, долгий и жаркий, наполненный абсентом и ожиданием. И была третья ночь, и когда она подошла к концу, я понял, что что-то закончилось.

Время в танго является слишком плотным, оно спрессовано по сравнению с обычным временем, в котором мы живем. И три ночи в танго порою означают целую жизнь. Как и все на свете, мой роман родился и умер, но в моей душе навсегда останется некое странное и прекрасное ощущение. Некий отголосок тех чувств, которые обуревали меня в течение трех жарких ночей в Барселоне.

Прощай моя неожиданная любовь. Возможно, где-нибудь и когда-нибудь мы еще станцуем с тобою, но это уже будет совершенно иная мелодия в симфонии нашей жизни.

ОНА И ТАНГО

Он не звонил уже больше месяца. И она не могла однозначно ответить себе, приносит ли ей это одиночество, esta soledad, боль и горечь, или же спокойно-светлое ощущение свободы. Оттенки этих обоих чувств складывались в ее душе в причудливую мозаику.

На самом дне его зеленовато-карих глаз она видела тот глубинный надлом и бездомность, pena y dolor, которые звучат в каждом такте танговой мелодии. И может быть, именно это ее и притягивало.

Она мечтала танцевать танго только с ним. Наверное, она была недостаточно убедительна — за два года он один-единственный раз попробовал с ней базовый шаг, после чего сказал: "Я не буду этим заниматься. Это мне слишком нравится, а времени учиться у меня нет". Но она все равно знала — они были бы парой, танцующей ТАНГО. Не красивой парой. Не техничной парой. Парой, танцующей ТАНГО. И ощущение безграничного слияния и безграничного одиночества заполнило бы собой весь мир, и тонкой звенящей струной аккомпанировало бы этому ожидание стального холода, вливающегося между лопаток и принятие этого холода, и проникновение его в самое сердце, где он переставал существовать, превращаясь в щемящее наслаждение.

Она не была хорошей партнершей. Тело, зажатое в панцирь спазмированных мышц, жило своей, автономной жизнью, полной страхов и сомнений. Не раз ей приходилось уходить с милонги, не протанцевав ни одного танца. Многие в ее ситуации бросали танго, переключались на то, что легче, что лучше получается. 

Она танцевала ТАНГО. И каждая клеточка, каждая мышца, каждый волосок на теле пронизывались магнетизирующей мистерией музыки, и наслаждение от движения сливалось с жалобным плачем бандонеона, и ощущение своего Существа пьянило не меньше, чем близость партнера. И лишь где-то на самых задворках сознания осталась память о зеленовато-карих глазах, как солдат на долгой, затяжной войне где-то далеко в душе хранит воспоминания о доме.

В мире танца танго является ценным само по себе, т.е. рассматривается как танец, имеющий свою историю, музыку, характер, определенный набор движений. В других же видах искусства танго используется опосредованно. При этом вступает в силу расхожий стереотип восприятия этого танца. Танго выступает символом бурных человеческих страстей, сильных чувств, борьбы характеров, страсти, похоти и одиночества. В драматургии, таким образом, используется драматическая и трагедийная компонента танго. Действующим лицом при этом выступает не танго само по себе, а представление о нем драматурга.